Неточные совпадения
Разумеется, взятые абсолютно, оба эти сравнения одинаково нелепы, однако нельзя не сознаться, что в
истории действительно встречаются по местам словно провалы, перед которыми мысль
человеческая останавливается не без недоумения.
Человеческая жизнь — сновидение, говорят философы-спиритуалисты, [Спиритуали́зм — реакционное идеалистическое учение, признающее истинной реальностью дух, а не материю.] и если б они были вполне логичны, то прибавили бы: и
история — тоже сновидение.
Перечитывая эти записки, я убедился в искренности того, кто так беспощадно выставлял наружу собственные слабости и пороки.
История души
человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее
истории целого народа, особенно когда она — следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление. Исповедь Руссо имеет уже недостаток, что он читал ее своим друзьям.
«В сущности, есть много оснований думать, что именно эти люди — основной материал
истории, сырье, из которого вырабатывается все остальное
человеческое, культурное. Они и — крестьянство. Это — демократия, подлинный демос — замечательно живучая, неистощимая сила. Переживает все социальные и стихийные катастрофы и покорно, неутомимо ткет паутину жизни. Социалисты недооценивают значение демократии».
Это есть главная трагедия
истории, трагедия свободы и необходимости,
человеческой судьбы и исторической судьбы.
Этот процесс в разных формах уже происходил в
истории человеческих обществ.
Этот процесс экстериоризации
человеческого сознания в разных формах происходил на протяжении
истории.
В техническую эпоху происходит также активное вступление в
историю огромных
человеческих масс, и происходит как раз тогда, когда они потеряли свои религиозные верования; массы, которые не следует отождествлять с трудящимися классами.
В
истории человеческой жизни существуют две тенденции: к универсализму и к индивидуализации.
Но эта слабость и узость
человеческого сознания, эта выброшенность человека на поверхность не может быть опровержением той великой истины, что каждый человек — всемирный по своей природе и что в нем и для него совершается вся
история.
Современные люди, изнеженные, размягченные и избалованные буржуазно-покойною жизнью, не выносят не этой жестокости сердца
человеческого, — сердца их достаточно ожесточены и в мирной жизни, — они не выносят жестокости испытаний, жестокости движения, выводящего из покоя, жестокости
истории и судьбы.
И гегелианский исторический оптимизм неприемлем и не оправдан как крайняя форма универсального детерминизма, отрицающего действие
человеческой свободы в
истории.
И сколько же было идей на земле, в
истории человеческой, которые даже за десять лет немыслимы были и которые вдруг появлялись, когда приходил для них таинственный срок их, и проносились по всей земле?
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах
человеческих, всю будущую
историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?
Ибо в этих трех вопросах как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая
история человеческая и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия
человеческой природы на всей земле.
— Да, всемирную
историю. Изучение ряда глупостей
человеческих, и только. Я уважаю одну математику и естественные, — сфорсил Коля и мельком глянул на Алешу: его только одного мнения он здесь и боялся.
Это общая черта, по которой Сторешников очень удовлетворительно изображал в своей особе девять десятых долей
истории рода
человеческого.
— Знаете ли что, — сказал он вдруг, как бы удивляясь сам новой мысли, — не только одним разумом нельзя дойти до разумного духа, развивающегося в природе, но не дойдешь до того, чтобы понять природу иначе, как простое, беспрерывное брожение, не имеющее цели, и которое может и продолжаться, и остановиться. А если это так, то вы не докажете и того, что
история не оборвется завтра, не погибнет с родом
человеческим, с планетой.
Припомните: разве
история не была многократно свидетельницей мрачных и жестоких эпох, когда общество, гонимое паникой, перестает верить в освежающую силу знания и ищет спасения в невежестве? Когда мысль
человеческая осуждается на бездействие, а действительное знание заменяется массою бесполезностей, которые отдают жизнь в жертву неосмысленности; когда идеалы меркнут, а на верования и убеждения налагается безусловный запрет?.. Где ручательство, что подобные эпохи не могут повториться и впредь?
История не щадит
человеческой личности и даже не замечает ее.
Существует страшный суд над культурой, страшный суд над
историей, изживание имманентных путей
человеческого, только
человеческого.
Страх с древних времен есть основной
человеческий аффект, он движет
историей.
Человеческая свобода для него не действует в
истории.
Уже в конце века и в начале нового века странный мыслитель Н. Федоров, русский из русских, тоже будет обосновывать своеобразный анархизм, враждебный государству, соединенный, как у славянофилов, с патриархальной монархией, которая не есть государство, и раскроет самую грандиозную и самую радикальную утопию, какую знает
история человеческой мысли.
Он самый страстный и крайний защитник свободы человека, какого только знает
история человеческой мысли.
То же должно произойти в человечестве, в
человеческом обществе, в
истории.
Мысли его были направлены против философии
истории Гегеля, против подавления
человеческой личности мировым духом
истории, прогрессом.
Возможны три решения вопроса о мировой гармонии, о рае, об окончательном торжестве добра: 1) гармония, рай, жизнь в добре без свободы избрания, без мировой трагедии, без страданий, но и без творческого труда; 2) гармония, рай, жизнь в добре на вершине земной
истории, купленная ценой неисчислимых страданий и слез всех, обреченных на смерть,
человеческих поколений, превращенных в средство для грядущих счастливцев; 3) гармония, рай, жизнь в добре, к которым придет человек через свободу и страдание в плане, в который войдут все когда-либо жившие и страдавшие, т. е. в Царстве Божием.
Он хотел осуществления христианства в путях
истории, в
человеческом обществе, а не в индивидуальной только душе, он искал Царства Божьего, которое будет явлено еще на этой земле.
Полемизируя с правым христианским лагерем, Вл. Соловьев любил говорить, что гуманистический процесс
истории не только есть христианский процесс, хотя бы то и не было сознано, но что неверующие гуманисты лучше осуществляют христианство, чем верующие христиане, которые ничего не сделали для улучшения
человеческого общества.
Освобождение
человеческой активности в новой
истории было необходимо для осуществления Богочеловечества.
Герцен не соглашался жертвовать личностью
человеческой для
истории, для ее великих якобы задач, не хотел превращать ее в орудие нечеловеческих целей.
Конец
истории, конец мира есть конец богочеловеческий, он зависит и от человека, от
человеческой активности.
Только однажды в
истории мира была дана возможность увидеть Бога в
человеческом образе, и то было чудом
истории, единственным по своему значению, чудесным фактом искупления и спасения.
Смысл мировой
истории не в благополучном устроении, не в укреплении этого мира на веки веков, не в достижении того совершенства, которое сделало бы этот мир не имеющим конца во времени, а в приведении этого мира к концу, в обострении мировой трагедии, в освобождении тех
человеческих сил, которые призваны совершить окончательный выбор между двумя царствами, между добром и злом (в религиозном смысле слова).
Католичество не одолеют и впредь, потому что в
истории его жили не только грехи
человеческие, жила в ней и вселенская Церковь Христова.
Человеческое было соединено с божеским в Христе, индивидуально соединялось у святых, у спасавших свою душу; но на пути
истории, на пути культуры осталась отъединенность.
Христос уничтожил противоположность между
человеческой свободой и божественной необходимостью, и христианские пророчества открывают конец
истории и путь к нему по ту сторону этой противоположности.
Теория Гарнака о том, что догматы были рационализацией христианства, интеллектуализмом, внесением начал греческой философии, опровергается всей
историей Церкви, которая учит, что все догматы были мистичны и безумны, опытны и для разума
человеческого антиномичны, ереси же были рационалистичны,
человеческим разумом устраняли антиномичность, были выдумкой
человеческой.
Но целая половина католичества его почти не интересует, ему остается чуждым католичество как власть, действующая в мировой
истории, полная
человеческой активности, в высшей степени волюнтаристическая.
Человечество, по выражению Вл. Соловьева, есть становящееся абсолютное, и в этом религиозный смысл
истории и религиозная задача
человеческой культуры.
И после того как философия была превращена Гегелем в идол, философия была свергнута, она пала так низко, как не падала еще никогда в
истории человеческого самосознания.
Человеческая стихия была, с одной стороны, принижена христианством в
истории, а с другой — ложно возвеличена в лице папы, царя, иерархии, в
человеческом быте и
человеческих мнениях, выданных за божеские.
Троицы, будет изъявлением прав Бога и прав человека, что в
истории было до сих пор разделено, будет раскрытием богочеловечности человека и человечества, новой близости
человеческого к божескому.
Человечество, как бы предоставленное самому себе в делах этого мира, в историческом творчестве культуры и общественности, беспомощно строило свою антропологию, свое
человеческое учение об обществе и о пути
истории.
Три фазиса Конта не хронологически сменяют один другой в
истории, а сосуществуют в
человеческом духе.
В святых происходило индивидуальное обожение
человеческой природы; это обожение должно начаться в
истории, чтобы привести мир к обществу святых — благому результату мировой
истории.
Естественные религии организовали жизнь рода, спасали человечество от окончательного распадения и гибели, создавали колыбель
истории, той
истории, которая вся покоится на натуральном роде, на естественном продолжении человечества во времени, но имеет своей конечной задачей преобразить
человеческий род в богочеловечество, победив естественную стихию.
Богочеловек явился в мир; мистический акт искупления совершился, но богочеловеческий путь
истории еще не был найден, все еще оставалось обширное поле для подмены божеского
человеческим, для соблазнов князя этого мира, который всегда охотно подсказывает, как лучше устроить мир, когда Дух Святой не вдохновляет еще человечества.
Смысл
истории согласно Апокалипсису заключается в освобождении
человеческих сил для последней борьбы добра и зла, Христа и Антихриста.